Когда каскадеры плачут

— Слушай... — это Саша, оператор. Он дождался, когда директор уйдет, и шепчет:  Далековато от камеры приземляешься. Нет иллюзии полета машины на зрителя.
 
Так линия же...  отвечаю я, показывая глазами на меловую черту на асфальте.Ну немножко, ну чуть-чуть поближе, а? Саша-оператор мне нравится. Он дарит мне кадрики отбракованных дублей, которые я с удовольствием разглядываю вечерами в стереоскоп. Мне хочется сделать ему приятное, тем более что это совпадает с моими представлениями об искусстве: оно требует жертв.
 
Саша уходит, а я прикидываю, насколько левее надо пустить мне машину,  метра на полтора. Незаметно ото всех двигаю ногой небольшой, но приметный камешек  теперь он будет моим ориентиром, он великолепно виден на фоне неба на переломе дороги.
 
Милиционеру, стоящему рядом, камешек на дорожном полотне, видимо, кажется непорядком, потому что он удивленно смотрит на все мои манипуляции.
 — Если его сдвинут,  разобьюсь,  говорю я серьезно.
 — Понял, товарищ каскадер!  Парень напружинился так, что за камень свой я совершенно спокоен.
 
Стою на старте, нажимаю на педаль газа, двигатель ревет, содрогая тело машины, и в этом реве, и в этой дрожи  и молодая стать, и молодая мощь.
 Наверное, я перестарался, наверное, чересчур «взвинтился», потому что, когда машина подлетает к камешку, на спидометре  сто пятнадцать...
 
Неладное я чувствую во второе мгновение: не выныривает над капотом горизонт. Не видно ни моря, ни земли. И во второе, и в третье, и в четвертое мгновения  все небо, небо, небо...
 Удар об асфальт приходится сначала задними колесами, а потом  с размаху  передними.

Он так силен, что сиденье срывается с салазок, и выбить лбом ветровое стекло мне мешают ремни безопасности.

Читайте также